Susan Hill – The Man in the Picture – 2007

Машина свернула со стороны Тринити-стрит и обогнала меня. Кошка метнулась в темную щель между зданиями. В студеном воздухе мое дыхание клубилось паром. Все было спокойно, город спал.

И вновь к нам в руки попала маленькая брошюрка, с гордой надписью «Роман» на обложке, от Сьюзен Хилл – автора «Женщины в черном», которая нам очень понравилась и «Саквояжа полного призраков», который оказался очень вменяемым коротким сборником рассказов. «Человек на картине», который у нас стал «Смертью под маской», не сильно отличается что по размерам от первых двух книг, изданных у нас в последний год, что по содержанию.

Я пошел, окоченевший от холода и скованный страхом. Меня пробирала дрожь, ощущение ужаса и надвигающейся гибели вернулось и, казалось, укутало меня вместо пальто.

Эта история переносит нас в дивные послестуденческие годы, где главный герой поддерживает отношения с одним из старейших и умнейших профессоров Кембриджа; общение, которое переросло в дружбу с одиноким преподавателем. В один из вечеров речь касается картины, висящей в гостиной (как можно подумать, что профессор помимо литературы и истории, вдруг, не будет разбираться в живописи?), вокруг которой витала аура смерти, неопределенности и долгой захватывающей истории.

В целом все это оказалось более привлекательным, чем я ожидал, и хотя дом был большим, выглядел он приятно, ни в малейшей степени ни напоминая дом Ашеров, ужасные события в котором не выходили у меня из головы.

Хилл хорошо получается воспроизводить атмосферу старой Англии: однажды получилось, в дальнейшем решили придерживаться. Времена возвышенных поэтов, званных приглашений, балов, маскарадов и глубокого участия искусства в жизни Богемии. Увлечения искусством еще в XIX – начале XX века ни к чему хорошему не приводило. Зачастую, коллекционеры становились помешанными, узконаправленными ищейками, падкими на мазки и не скупившиеся на преступление ради интересного экземпляра. В XXI веке изменилась лишь концепция искусства и варианты мошенничества с ней.

Картина была из тех, где изображение дается во вспышках салюта м пламени факелов, вызывающих то тут, то там какое-то сверхъестественное сияние, высвечивающих лица и пятна яркой одежды, серебристой рябью ложащихся на воду, оставляя в глубокой тени все остальное. Мне такая манера представляется довольно искусственной, но, разумеется, это было превосходное произведение – во всяком случае, на мой неискушенный взгляд.

Людей, способных прийти на аукцион и поторговаться за понравившийся экземпляр в те времена было значительно больше, отчего удача, обрушившаяся на молодого профессора, с трясущимися ногами рассматривавшего в буклете картину с венецианским уклоном, сумевшего приобрести лот без сильной конкуренции, можно почувствовать. Картина заставляла профессора любоваться ей, притягивая к себе, отвращая от всего окружающего, приглашая в мир живописи, кистей и ярких красок. Дух картины, недавние воспоминания о мазках преследовали профессора, оставляя его без еды и сна.

Мои ладони покрылись потом, и сердце отчаянно колотилось. Такого беспокойства я не испытывал никогда. Правду сказать, оно было близко к отчаянию, толкавшему на безрассудное приобретательство, и меня обуревали странные чувства: потрясение, смешанное с облегчением, и еще какое-то мне непонятное чувство.

Во всех написанных Хилл текстах, что мы прочитали, проглядывается одинокая одержимость единственного персонажа или предмета. Вокруг оного закручивается история, образуя водоворот мистики, который легко вообразить, но сложно предугадать его развитие. То, что произойдет что-то страшное читатель ожидает с самого открытия книги (ради такого мы их и читаем), и в какую сторону в этот раз Хилл повернет стрелку хоррора предугадать получится, но не захочется. Легкий налет неизвестного, такого, что читателю так и не объяснят даже в самом конце, если с ним не заигрывать, не всегда портит книгу.

Тео был человеком педантичным: все у него хранилось в отменном порядке. Когда в свое время я приходил сюда на занятия или консультации, меня всегда поражала образцовая опрятность его рабочего стола, не то что у большинства коллег, не говоря уже о моем собственном. Она служила ключом к этому человеку. У него был упорядоченный ум. В иной жизни он наверняка являлся толкованием законов.

Картина как вместилище духов, объект визуального вожделения, тактильная рамка страсти, портал в иной мир – количество и разнообразие итераций на тему живописи превосходит все мыслимые пределы. Особенно запоминающаяся картина во второй части Охотников за приведениями – картина, которая подается с розовым соусом. У Хилл картина «поглощает» людей и переносит их на холст. Не обязательно сама картина похищает, но все люди, когда-либо имевшие на нее зуб или случайно проходившие мимо, оказываются перенесенными на полотно с хорошей детализацией. Все лица узнаваемы и различимы.

Я взглянул на старика. Лицо его, высвеченное мерцанием пламени в камине, хранило выражение настолько серьезное (я даже готов сказать, «смертельно серьезное»), что я несколько опешил.

Привычная для Хилл манера «призакрытого» финала (в этой книге со сменой действующего лица) никуда не девается, гармонируя с историей в целом. Длинная история передвижений картины, до того, как она попала в руки к профессору, раскрывает настоящие чувства, обуреваемые каждым хозяином. С самого начала картина явилась сосудом для злобы, коварства и не могла претендовать на спокойную старость за стеклом в каком-нибудь большом музее. Она была создана для боли, боль она и принесет.

Я чувствовала, что нездорова, слаба, испугана, и все же выбора не было, кроме как разобраться с источником страха. Если я сделаю это, то, наверное, избавлю себя от ужасного образа раз и навсегда.

Размер книги настолько же мал, как и в случае двух других книг Сьюзен Хилл, выпущенных издательством Азбука в «темной» серии. Листы не покрасили – это упущение. По переводу и редактуре у нас замечаний нет, а если бы были – стоило рассматривать их как позор для столь маленького издания. Огромный шрифт позволяет читать книгу без очков, при любом освещении – для нас это плюс, но с точки зрения расходов на драгоценные страницы – это большой минус. Гордый маленький роман мог уместиться на условных шестидесяти страницах (плюс-минус).

Увиденное обрушилось на меня такой мощной волной потрясения, что я ощутил приступ тошноты и комната, будто обезумев, закачалась перед моими глазами. Сокрытое в тайниках мозга обнажилось и будто со щелчком встало на место.

Неоправданная цена на очередную маленькую книгу не делает сам роман плохим. Книга отлично подойдет на один вечер или на один день проезда в общественном транспорте – качество позволяет носить ее с собой, не беспокоясь о повреждениях. На нашей полке место книга найдет, но, если у вас есть что-то более желанное для чтения, отложите покупку «Смерти под маской». Рассказ получился хороший, но его затмит любой «обычный» роман.

Чтобы хоть чем-то занять себя, сидя здесь в ожидании, пишу о том, что, как я начинаю опасаться, должно стать концом этой истории. Рука едва держит перо – так сильны во мне скорбь и боль, замешательство и страх. Пишу, дабы хоть как-то отвлечься в эти долгие и ужасные часы, когда потеряна всяческая надежда, и все же я продолжаю верить в чудо, ведь иначе не останется уже ничего.