Shirley Jackson – The Bird’s Nest – 1954

Она быстро зашагала по безлюдной улице. Бетси захотела – Бетси сделала. Бетси захотела – Бетси сделала. Мама ждет ее, а все остальные умрут.

Ширли Джексон закрепилась в серии «Вселенная Стивена Кинга» крепче и больше самого Стивена Кинга. Ставший уже классикой хоррора (психологического, готического), для читателя, незнакомого с творчеством Джексон, любой роман сможет приоткрыть завесу монотонного и тихого погружения в сумбурные женские архетипы, с одной стороны сопереживаемые, с другой по детскому наивные. События книг, разворачивающиеся более полувека назад, ощущаются с иной стороны, чем кальки романов Джексон, приобщенные под новые реалии. Обращаясь к таким романам, узнавая их, можно проводить параллели с литературой, которая по той или иной причине попала к читателю в руки, и которую он счет интересной.

Я был скорее зол, чем напуган, как рыцарь (уже немолодой, утомленный выпавшими на его долю испытаниями), который везет домой спасенную принцессу и, столкнувшись у самых стен замка с очередным драконом, уже не чувствует страха, а только неимоверную усталость.

Любая классическая литература накладывает отпечаток эпохи на читателя: для полного погружения в утробу романа приходится забывать о чудесах высоких технологий, отбрасывать простоту речи, стремиться понять уклад жизни и попробовать ощутить атмосферу ужаса и безысходности, которая следует за героинями романов Джексон. Ширли не пишет об окружающих ужасах (которые по повериям не происходили в те времена), а концентрируется на внутренних демонах, способных принести боль окружающим или носителю. Не во всех романах демоны – олицетворение вселенского зла. Как часто бывает, каждый человек сам себе демон (не всегда только в душе).

Итак, Элизабет, не строя никаких планов, отправилась в музей, и ее взяли, потому что для работы в канцелярии на третьем этаже не требовались яркие личности, а Элизабет, несмотря на недостатки, обладала разборчивым почерком, довольно быстро печатала на машинке и выполняла все, что бы ей ни поручили, если, конечно, понимала, что надо делать.

«Птичье гнездо» рассказывает историю одной девушки, подразделенной по четвертинке на четыре разных. Детская утрата матери тяжело сказалась на психическом здоровье девочки, чей мозг решил адаптироваться к ситуации путем создания разграниченных по времени и сознанию личностей. Каждая из девушек имеет свое сознание, свои привычки, свои желания и свою память – то, от чего они будут отталкиваться в поступках и отношениях. Первые «провалы» в тексте немного удивят читателя, правда, чем дальше будет идти история, тем больше удивления он будет испытывать. Удивление, граничащее с заботой о персонаже, не покинет читателя до последней страницы, на которой должно стать ясно, будет ли все хорошо или нет.

Элизабет Ричмонд было двадцать три года. У нее не было родителей, не было друзей, не было ни одного близкого человека, а устремления ограничивались тем, чтобы прожить без особых мучений отпущенное ей время. С тех пор как четыре года назад умерла ее мать, Элизабет ни разу ни с кем не поговорила по душам, а тетя, у которой девушка жила, много не требовала: лишь бы племянница отдавала ей часть недельного жалованья и вовремя спускалась к ужину.

В самом начале книги читателя знакомят с тихоней Элизабет – у нее обычная рутинная жизнь, какая-никакая работа, некоторые обязанности перед тетей и совсем нет друзей. Идеальный податливый персонаж для ухода за престарелой хозяйкой дома, которая очень любит распаляться о любви к племяннице и о ненависти к сестре. Второй девушкой является Бет – очень любвеобильная особа, неспособная на злость или пакость, способная искренне любить всех, кто к ней добр и желающей мира во всем мире и розовых единорогов. Третья персона – Бетси – очень неспокойный околовзрослый ребенок, поступающий согласно кодексу маленькой девочки, без обдумывания последствий, без логики в действиях и без ума. Последняя, не по значимости, но по знакомству – Бесс – уже не подросток, но зазноба, помешанная на денежном вопросе и не поддерживающая мир на безвозмездных теплых отношениях.

Все будет очень-очень-очень хорошо, подумала Бетси, надо только не забывать про второй ботинок и не выскакивать на дорогу, а еще ни за что не говорить им, куда она отправляется. Она вспомнила, что умеет свистеть, и решила ничего не бояться.

Каждая личность Элизабет уникальна. Для времени, когда психология не была настолько развита, а человеческий мозг был еще большими потемками, чем сейчас, Ширли до ужасного точно удалось передать состояние диссоциативного расстройства личности. Как и доктор Райт, у которого появились чувства с привязанностью или отторжением к отдельным личностям Элизабет, также и у читателя образуется неприязнь, беспокойство или симпатия к каждой четвертинке раздробленной личности. Преподнесение материала от трех разных персонажей (вне Элизабет и Ко) играет на руку представлению, которое разворачивается перед глазами читателя. Удивительно, как каждая новая (старая) книга Ширли преподносит ее талант с иной стороны.

Или вы все-таки терпеливы, сэр? Значит, мы оба застряли в том неспешном времени, когда никого не утомляли старания автора развлечь читателя и мы с удовольствием читали долгие, наполненные смыслом рассуждения и любили тяжелые книги в кожаных переплетах. Мы с вами позабыты, сэр, и вынуждены предаваться этим радостям тайком, как некоторые принимают опиум или пересчитывают золото.

Уже знакомая манера письма не даст заскучать и бездумно пролистывать страницы: многие предложения перегружены оборотами так сильно, что приходится искать правильное согласование для понимания сюжета. Представьте, как муторно это было переводить. Мы не всегда согласны с правильностью построения предложений, но эти придирки никак не влияют на удовольствие от прочтения истории. Каждая личность изъясняется по-своему, и это становится заметнее с каждой новой страницей погружения в личность.

Хотя музей считался в городе оплотом просвещения, фундамент его начал проседать, отчего у здания появился странный наклон к западу, до того заметный, что становилось не по себе, а у дочерей города, неустанно заимствовавших средства на содержание музея, – чувство бесконечного стыда и привычка винить друг друга.  

Большая часть книги освещает поездку Бетси в большой город, где она силится найти маму, используя свои поврежденные воспоминания. Эта личность сквозит игольными дырками, пытаясь навести читателя на выдуманный путь, который Бетси силится себе нарисовать. Джексон удалось представить ребенка, в теле двадцатитрехлетней девушки настолько четко, что мы забывали о физических свойствах Элизабет, воспринимая Бетси как маленькую потерявшуюся в большом городе девочку, знающую набор ориентиров и способную найти свою улицу только для ожидания взрослого, который ее заберет. Именно такое погружение в книгу и в ее множественного персонажа позволяет наслаждаться каждой прочитанной страницей.

Бетси прошла в небольшой вестибюль, на стене которого были нарисованы оранжевые рыбы в черном море. Возможно, их нарисовали живыми, но теперь они умерли. Жалкие, с поникшими плавниками, рыбы выглядывали из нарисованной воды.

Качество книги «с белой кромкой» такое же, как и у всей серии «Вселенной Стивена Кинга» (белые листы, твердая обложка, богатый вид), но редакторская работа этой книги подкачала. К переводу и построению предложений мы, как и обещали, не придираемся, а вот к неоконченным предложениям (множество пропущенных точек) и к дублирующим пробелам в последних словах абзацев не придраться мы не можем. В остальном, книга на приемлемом уровне и хорошо встанет на полку к остальным книгам серии.

Наконец она пришла к разумному выводу: если доктор поджидает ее внизу, рано или поздно он прервется на обед или ужин, оставив кого-то другого поджидать Бетси, и кото бы он ни оставил, тот другой тоже пойдет обедать или ужинать, а значит, во время обеда или ужина ее никто не увидит и можно прийти и уйти, когда захочется.

Возможность сопереживать четырем разным персонажам в теле одного, помимо излюбленных архитектурных изысков и их описаний у Джексон, дает хорошее подспорье к прочтению «Птичьего гнезда». Более глубокий вид хоррора, неявный, без поджидающих за углом монстров, может не привлечь большого числа читателей; хотя погружение в сознание человека, который может запрограммировать свою пищеварительную систему, должно приманить не только людей, интересующихся психологией, но и обычных читателей, готовых прочесть что-то новое.

Я могу сравнить такое состояние (да простит мне читатель столь неблагородное сравнение) с засором канализации: мисс Р. ухитрилась засорить сточную трубу у себя в голове (боже милостивый, я угодил в ловушку, которую сам расставил своей метафорой!) каким-то эпизодом из жизни или болезненным опытом – он оказался слишком тяжелым, и сознание не справилось. С тех пор даже малейшая струйка настоящей личности мисс Р. не могла пробиться сквозь засор, и девушка остановилась в развитии. Передо мной стояла задача вернуться к засору и прочистить его. И хотя мне, человеку, который не любит замкнутых пространств, эта фигура речи в высшей степени неприятна, единственный способ устранить засор – самому залезть в трубу (с помощью гипноза, разумеется) и сразиться с ним, вооружившись здравым смыслом и проницательностью.