John Langan – The Fisherman – 2016

Ужас прошелся по моему рассудку тряпкой и оставил одну простую мысль: «Бежать!!!», ужас закипал во мне. Именно поэтому я продолжал двигаться даже тогда, когда земля ушла из-под ног. Сам того не осознавая, я обрушился в черный поток головой вперед. Вода, оказавшаяся на удивление теплой, объяла меня – и сразу потянула на самое дно, пронизанное темными течениями. Мрак, воплотившийся в сотне беспокойных очертаний, плясал вокруг. Я загребал воду руками, отталкивался ногами, пытаясь всплыть, но белые прорехи, расслаивавшие ткань этого мира, лишали меня даже этой водяной опоры.

Благодаря частым пополнениям серии «Мастера ужасов» выбор новой книги для чтения схож с рулеткой. Какие-то книги нам нравились, какие-то не особо – это, а также врожденное желание дочитывать книги каким бы отвратительными они не были, иногда преподносят интересные литературные пируэты. В этот раз рулетка выдала нам «Рыбака» Джона Лэнгана – достаточно объемную книгу с минимальным количеством диалогов, и согласно названию, книгу о любви к рыболовству.

Откровение описывает будущее, а что до настоящего – если брать в расчет сверхъестественное в нем, то следует помнить: Бог и дьявол, добро и зло проявляют себя, но проявления эти неуловимы. Вещи вроде раздавленных колесами женщин, восстающих мертвецов и угрожающих своим детям, монстров-головастиков, чернокнижников – проявления слишком уж нахрапистые и пошлые.

Многие находят успокоение в медитативном опускании лески с крючком в безмолвную толщу воды; могут часами просидеть в одной позе, не сводя взгляд со спокойной глади, выжидая, надеясь на какой-либо улов. Но и его отсутствие не омрачит многочасовую вылазку к водоему, ведь в этом единении с природой есть своя красота, одухотворенность. Нам такое не понять, поэтому мы можем понять страсть к рыбалке, но не разделяем ее и вникнуть в сакральный смысл такого времяпрепровождения мы не можем.

Что бы эти люди сказали, если бы узнали, что на самом деле с ним стало, - неизвестно. Скорее всего, они не поверили бы, отказались бы верить, сочли бы все дурной шуткой. А может, разгневались бы – как порой бывает с людьми, что сталкиваются с чем-то необъяснимым и будто бы расстраиваются, что Вселенная имеет дерзость подсовывать им под нос нечто за гранью их повседневного понимания.

Мы можем смотреть со стороны на главного героя романа «Рыбак», который лишился опоры в виде жены, прозябает на нелюбимой работе год за годом и может найти успокоение не в домашнем, а природном одиночестве. У главного героя есть коллега, который с удовольствием ездит с ним (тоже после большой утраты) в места не столь отдаленные, дабы насладиться одиночеством в молчаливом мужском братстве. До поры до времени такая терапия работает, но в какой-то момент стремление вновь увидеть любимого человека приводит людей к Лавкрафтианскому космическому ужасу.

Сидя у реки, я не чувствовал себя лучше, но мне хотя бы не становилось хуже. Там меня посещали чувства, успевшие позабыться с той поры, как объявили страшный диагноз Мэри: радость от чистой воды и свиста лески, кратковременное удовлетворение от славного улова… но в основном – спокойствие, почти умиротворение от созерцания горных пейзажей западного Нью-Джерси и вод, не устающих убегать прочь от моего пригорка куда-то к Гудзону. В те часы на Сварткиле я словно обретал второе дыхание – трудно сказать, что было бы со мной, если бы у меня и эту отраду отняли. Может, я бы и выжил. Но рыбалка позволяла мне не напиваться вдрызг на ночь, так как после посиделок у Пита час наставал поздний, и к тому времени, как машина моя сворачивала на подъездную дорожку к дому, я чувствовал себя слишком утомленным для возлияний.

Первая часть книги раскрывает перед читателем главного героя: его размеренность, некую отстраненность от окружающих, счастье, которое испытывает, повстречав свою вторую половинку, а также знакомит с устрашающим горем утраты, которые невозможно переступить, преодолеть своими силами. А потом появляется рыбалка. И все могло бы идти спокойно: поездка на водоем каждые выходные, здравое затворничество, самостоятельность, но коллега решает разнообразить его жизнь, и они отправляются на озеро, которого нет на карте и о котором существует не одна страшная байка.

К тому времени как я пришел на работу в одно утро понедельника и прошмыгнул мимо стола Дэна, память о его трагедии изрядно поблекла – стыдно признать. Хотел бы я сказать, что виной тому завал в делах или какие-то разительные перемены в моей собственной жизни, не важно, к лучшему или к худшему, вот только правдой тому не быть. Долгое время хранить у сердца трагедии, что не касаются тебя лично, трудно – такую истину я усвоил после смерти Мэри. В краткосрочной перспективе люди вполне способны проявить к вам сострадание, но пройдет пара недель – и с вами будут обращаться точно так же, как и раньше, безо всяких скидок на происшедшее.

Это все подводит к древней истории, случившейся на земле, на которой еще не успели построить (выкопать, высушить и залить водой) озеро. Вот тут начинается мистика, которую легко визуализировать, но сложно представить. Эта мистика и будет создавать антураж глубокого повествования, которое станет духовным продолжением ужасов Лавкрафта. Самый интерес начинается с середины (даже ближе к концу книги): дойдя до него, читатель, сможет понять к чему велась скучная жизнь героя.

Если смотреть правде в глаза, надобно признать – даже квалифицированные рабочие порой совершают ошибки. Имеют место несчастные случаи. Кого-то ранит, кто-то гибнет: медицина в ту пору совсем не такая, как сейчас. Если руку размозжил камень, остается ее только отрезать; ампутация – универсальное средство решения широкого спектра проблем. Если удается избежать травм, все равно остаются болезни. Немалый процент в смертность на стройку вносит старый добрый грипп – повод еще раз возблагодарить Бога за то, что сейчас у нас есть пенициллин.

Стилистически книга разделяет читателей на четыре вида: к стандартным «понравилось», «не понравилось» мы бы добавили варианты со сном – «понравилось, но засыпал при чтении», «понравилось, не засыпал при чтении». Люди, кому книга не понравилась, уверены, также делятся на варианты со сном. Медленные, наполненные сравнениями, символизмом, глубоким смыслом предложения могут растягиваться на несколько страниц, благодаря чему очень легко потерять нить причастных оборотов, согласований, смысловых разделений и, как следствие, заново перечитывать фрагменты.

И вот она открыла глаза. Я захныкал – только таким словом можно описать те звуки, что я издавал. Глаза Мэри, ее теплые карие глаза, в которых когда-то было так много любви и доброты, исчезли, превратившись в два тусклых рыбьих бельма, равнодушно воззрившихся на меня, - почему-то казалось, что, если я все-таки решусь освободить ее из бушующего потока, окажется, что в остальном она тоже преобразилась, что ее прекрасное тело покрылось рядами скользких чешуек цвета стали и острыми уголками плавников. Я дрожал всем телом – дрожал так сильно, что оставалось лишь стоять и смотреть.

Кто-то же найдет в этом гениальность произведения, его неповторимую атмосферу и скажут остальным не лезть на эту территорию, раз не понимаем великого. Даже если мы не смогли рассмотреть «великость» произведения, постоянно пытаясь нащупать связь одной части с другой, книга нам понравилась, пускай мы и засыпали. Убаюкивающая размеренность, наполняющая страницы тихим гулом, не позволит бодрствовать, какой бы сюжетный поворот (достаточно предсказуемый) не происходил. Повторение озвученных в начале истин не слишком отвлекает, но автору не чуждо таким образом напоминать читателю о прошедших страницах.

Высоким он был парнем, этот Говард: палки-ручищи переходили в массивные ладони, лицо – из той породы, которую моя мать именовала «замятышами», не уродливое, просто неладно скроенные. Благодаря оттопыренной челюсти он выглядел так, будто всегда держал во рту ложку горячего супа. Его кожа была бледной и имела тот изношенный вид, присущий заядлым курильщикам, дымящим большую часть своей жизни. Голос у Говарда был низкий, проседающий, судя по подслушанным мною разговорам с остальными – чем-то искусственно обостренный; мне всегда было интересно, чем там, на кухне, он пыхает, пока готовит, но интерес этот так и остался неудовлетворенным.

Качество издания неотличимо от всех остальных книг серии: плотная, но легкая газетная бумага, кое-где встречаются непропичатанные куски текста, мрачная обложка, особых редакторских проблем не замечено. Про перевод сложно говорить, так как наполненные деталями предложения – если это стиль Лэнгана, все нормально, если изыск переводчика, то очень зря. На кусках текста, которым удавалось нас усыпить, приходилось заострять внимание, но в остальном, текст проходил у нас вольно, как было с Баркером.

Дэн совершенно точно сходил с ума. А тут еще и эта чертова рыба – страшная как смерть. С человеческой головой… или просто слегка похожей на человеческую? Ведь, по сути, ничем иным, кроме рыбы, она быть не может. Но уверенность моя таяла с каждой секундой. Тварь выглядела безумно – и все же была реальной. Раз уж я смог выловить тут настоящего мифического монстра, тогда, быть может, то, что дедушка Дэна написал в своем дневнике, - не такая уж и неправда. Может, история, рассказанная Говардом, не вымысел чистой воды. В конце-то концов.

«Рыбак» точно найдет своего читателя: многим понравится глубина. Глубина всего – от предложений и описаний рыбалки до мифических монстров и семейных проблем. Нам же больше понравилась история про построенную деревню в истории про рыбака. До момента всего космического, скорее, когда требовался экзорцизм. Дискомфорта от чтения и экзистенциального кризиса после прочтения мы не получили, но, возможно, стоило выбрать что-то другое.

Несколько лет назад (точную дату не назову) я начал рыбачить. Теперь я уже рыбак со стажем – и, как можете догадаться, знаю пару-тройку историй с этой нивы. Такие уж мы, водопахари, верно? Сами не свои баечку стравить. Некоторые мои байки – из жизни: иные – из уст иных. Солидная их доля рассчитана на то, чтобы позабавить слушателя, заставить его улыбнуться, а то и хохотнуть разок-другой – и это, поверьте мне, не пустяки: порой немного веселья может вытянуть вас из омута плохих дней. Есть и такие истории, что я величаю странными. Их я знаю немного, но те, что есть у меня в запасе, заставят вас в недоумении поскрести затылок, а то и мурашки по загривку пустят… что тоже, по-своему, в удовольствие. А еще есть у меня такая история, что без всяких оговорок кошмарна. Такая, что рассказывать ее не тянет.